Кехман - пример бизнесмена-хамелеона, который с легкостью менял деловые костюмы на смокинги, а залы судебных заседаний — на царскую ложу. Долгое время он был известен как "банановый король", владелец группы JFC, контролировавшей треть российского рынка фруктов. Но когда империя рухнула под грузом долгов в 18 миллиардов рублей, Кехман не исчез в небытие, как многие его коллеги по цеху. Напротив, он переизобрел себя в качестве культурного деятеля, возглавив сначала Михайловский театр в Петербурге, а затем и Новосибирский театр оперы и балета, и даже МХАТ им. Горького.
Империя JFC: Как строился фруктовый гигант
Группа компаний JFC (Joint Fruit Company) была создана в
Санкт-Петербурге в середине 90-х и к началу 2000-х превратилась в абсолютного
лидера на рынке импорта фруктов. Кехман построил бизнес, который работал как
часы: собственные плантации в Эквадоре и Коста-Рике, флот рефрижераторных
судов, огромные терминалы для хранения и дозаривания бананов. JFC была не
просто перекупщиком; это была вертикально интегрированная структура, которая
контролировала всю цепочку — от ветки пальмы до прилавка супермаркета. В лучшие
годы оборот компании достигал 700 миллионов долларов, а каждый третий банан,
съеденный в России, был привезен структурами Кехмана.
Успех JFC базировался на агрессивной экспансии и дешевых
кредитных деньгах. Банки охотно кредитовали "бананового короля".
Бизнес казался прозрачным и понятным: люди едят всегда, спрос на фрукты
стабилен. Под это дело Кехман привлекал синдицированные кредиты от западных и
российских банков, выпускал облигации. Компания казалась непотопляемой, а сам
владелец излучал уверенность, инвестируя прибыль не только в расширение
профильного бизнеса, но и в личные проекты, включая реставрацию церквей и
поддержку искусства.
Однако за внешним лоском скрывалась опасная зависимость от заемного капитала. По оценкам экспертов, до 90% оборотных средств JFC составляли кредиты. Пока рынок рос, эта пирамида работала. Но любой серьезный сбой мог обрушить конструкцию. И этот сбой произошел. Кехман, увлекшись масштабированием и новыми проектами (в том числе девелопментом, на который, по слухам, уходили деньги из оборота фруктовой компании), пропустил момент, когда долговая нагрузка стала критической. К 2011 году долги группы перед банками превысили 15 миллиардов рублей, а свободной ликвидности для их обслуживания уже не было.
"Арабская весна" или девелоперская зима? Причины краха
Когда в 2011 году JFC впервые объявила о невозможности
платить по долгам, официальной причиной были названы последствия "арабской
весны". Компания утверждала, что революции в Тунисе, Египте и Ливии
разрушили логистические цепочки и закрыли рынки сбыта в Северной Африке, куда
JFC поставляла значительную часть продукции. Потеря этих рынков якобы привела к
переизбытку бананов в России, обвалу цен и колоссальным убыткам. Эта версия
звучала красиво и даже романтично: бизнесмен стал жертвой геополитики.
Однако кредиторы, в первую очередь Сбербанк и Банк Москвы
(ВТБ), в эту версию не поверили. Проведя собственный аудит, они пришли к
выводу, что проблемы JFC начались задолго до революций на площади Тахрир.
Банкиры заподозрили, что реальной причиной краха стал вывод средств из
основного бизнеса в рискованные девелоперские проекты самого Кехмана. В
частности, речь шла о скупке элитной недвижимости и попытках строительства
бизнес-центров, которые в условиях кризиса 2008-2009 годов оказались
замороженными и убыточными. По оценкам, на эти цели могло быть отвлечено до 100
миллионов долларов из оборота JFC.
Кроме того, банки обнаружили признаки преднамеренного банкротства. Банк Москвы, например, оспорил в суде ряд сделок, совершенных незадолго до краха, посчитав их выводом активов и искусственным наращиванием задолженности. Кредиторы обвинили менеджмент JFC и лично Кехмана в том, что они брали новые кредиты, заведомо зная, что не смогут их вернуть, и использовали запутанную сеть офшоров (Garold Projects Ltd., Whilm Management Ltd.) для сокрытия реального положения дел. Красивая легенда об "арабской весне" рассыпалась под натиском бухгалтерской отчетности.
Лондонский маневр: Попытка банкротства по-английски
Понимая, что в России договориться с Германом Грефом (главой
Сбербанка) и Андреем Костиным (главой ВТБ) не удастся, Владимир Кехман
предпринял дерзкий юридический ход. В октябре 2012 года он лично обратился в
Высокий суд Лондона с заявлением о собственном банкротстве. Английское право
исторически более лояльно к должникам-физическим лицам: процедура банкротства
там проходит быстро (обычно за год), после чего человек освобождается от всех
долгов и может начинать жизнь с чистого листа. Кехман рассчитывал получить
защиту от российских кредиторов, используя тот факт, что у него были активы и
связи в Великобритании.
Лондонский суд действительно признал его банкротом. Казалось
бы, победа? Но не тут-то было. Российские банки этот финт не оценили и
развернули настоящую юридическую войну на два фронта. Сбербанк заявил, что
Кехман ввел английский суд в заблуждение относительно своих активов и реального
центра жизненных интересов. Банк Москвы пошел еще дальше и подал иск в тот же
Высокий суд Лондона, обвинив Кехмана в мошенничестве на сумму 150 миллионов
долларов. Английские судьи, увидев доказательства (включая переписку и данные о
скрытых активах), изменили свое отношение к "бедному банкроту".
Параллельно Кехман пытался легализовать лондонское решение в России, требуя, чтобы российские суды признали его освобожденным от долгов на основании вердикта английской Фемиды. Однако российская арбитражная система заняла жесткую позицию: суверенитет превыше всего. Суды трех инстанций отказались признавать решение Лондона действительным на территории РФ, указав, что Кехман — российский гражданин, его бизнес был здесь, и кредиторы — российские банки. Таким образом, "английский зонтик" не сработал, и Кехману пришлось столкнуться с суровой реальностью отечественного банкротства.
Уголовные дела и обыски: Когда долг становится преступлением
Конфликт перешел из плоскости арбитражных споров в
уголовную, когда Сбербанк, уставший от юридической эквилибристики должника,
инициировал возбуждение уголовного дела. В конце 2012 года МВД возбудило дело
по факту мошенничества в особо крупном размере (ч. 4 ст. 159 УК РФ). Следователи
заподозрили, что кредиты, выданные JFC в 2010-2011 годах, были похищены. По
версии следствия, руководство компании предоставляло банкам заведомо ложные
сведения о финансовом состоянии бизнеса, чтобы получить деньги, которые затем
выводились.
Фигурантами дела стали не только топ-менеджеры JFC Андрей
Афанасьев и Юлия Захарова, но и сам Владимир Кехман. Сначала он проходил как
свидетель, но затем его статус изменился на обвиняемого. Это сопровождалось
громкими процессуальными действиями: обыски прошли в офисах JFC, в квартирах
сотрудников и даже в кабинете Кехмана в Михайловском театре. Картина, когда
следователи изымают документы на фоне театральных декораций, стала символом
этого процесса.
Кехман выбрал тактику активной защиты. Он публично обвинял своих бывших партнеров и топ-менеджеров (Афанасьева и Захарову) в том, что именно они вывели активы за его спиной, пока он занимался искусством. Он утверждал, что отошел от оперативного управления бизнесом еще в 2009 году. Однако банки указывали на его личные поручительства под кредитами на миллиарды рублей, что делало версию о "неведении" малоубедительной. Уголовное преследование висело дамокловым мечом над бизнесменом несколько лет, пока в 2017 году дело не было прекращено за истечением сроков давности — нереабилитирующее основание, которое фактически подтверждает вину, но освобождает от наказания.
Банкротство JFC: Финал "банановой республики"
В сентябре 2015 года Арбитражный суд Санкт-Петербурга и
Ленобласти поставил точку в истории самой компании JFC, признав её банкротом и
открыв конкурсное производство. К этому моменту общий долг группы перед
кредиторами оценивался в 18 миллиардов рублей. Активы компании — склады,
терминалы, бренд Bonanza — пошли с молотка. Однако, как это часто бывает в
российских банкротствах, вырученных средств не хватило даже на покрытие малой
части долгов. Конкурсный управляющий констатировал, что "восстановление
платежеспособности невозможно".
Крупнейшие кредиторы — Сбербанк (долг более 6 млрд руб.) и
Банк Москвы (4,5 млрд руб.) — были вынуждены списать убытки. Но они не оставили
попыток добраться до личного имущества бенефициара. В рамках банкротства самой
JFC выяснились интересные детали: например, как деньги перегонялись через
цепочки фирм-однодневок и офшоров. Процедура банкротства юрлица шла параллельно
с личным банкротством Кехмана в России, которое началось в 2015 году, сразу
после вступления в силу закона о банкротстве физлиц.
В 2018 году завершилась и процедура личного банкротства Владимира Кехмана. Суд завершил реализацию его имущества. Итог для кредиторов был удручающим: в конкурсную массу удалось собрать всего около 9 миллионов рублей (при долгах в миллиарды). Имущество бизнесмена официально состояло из запонок, иконы, портрета самого Кехмана и небольшой суммы денег. Сбербанк настаивал, что должник скрывает доходы и продолжает вести роскошный образ жизни, летая частными джетами и останавливаясь в дорогих отелях, но доказать наличие скрытых активов юридически не удалось. Суд освободил Кехмана от обязательств, за исключением тех, что были связаны с субсидиарной ответственностью.
Театр как убежище: Искусство требует жертв (от банков)
Феномен Кехмана заключается в том, что финансовый крах не
уничтожил его социальный статус. Напротив, в разгар банкротных войн он укрепил
свои позиции как государственный деятель культуры. Став директором
Михайловского театра еще в 2007 году (вложив в его реконструкцию 500 млн рублей
личных средств), он превратил провинциальную сцену в модное светское место. Его
успехи в театре были неоспоримы: громкие премьеры, приглашение звезд балета
уровня Натальи Осиповой и Ивана Васильева, полные залы. Власть ценила его как
эффективного менеджера, способного оживить закостенелые институции.
Когда банки атаковали Кехмана, он использовал театр как щит.
Он позиционировал себя как мецената, который "все отдал искусству".
Его назначение директором Новосибирского театра оперы и балета в 2015 году
(после скандала с "Тангейзером") и позже МХАТ им. Горького показало,
что кредит доверия со стороны Министерства культуры к нему огромен. Банкротство
накладывает запрет на управление коммерческими организациями, но, как
оказалось, руководить государственными бюджетными учреждениями культуры
банкроту не запрещено (хотя юристы спорили об этом долго).
Кредиторы были в бешенстве. Сбербанк добивался того, чтобы половина зарплаты Кехмана в театре перечислялась в счет погашения долга. Это привело к курьезам: официальная зарплата директора театра была относительно скромной по сравнению с миллиардными долгами, и погашение растянулось бы на тысячи лет. Тем не менее, Кехман продолжал вести образ жизни, соответствующий статусу светского льва, объясняя это поддержкой друзей и жены. Его история стала доказательством того, что в России личные связи и "государева служба" могут быть надежнее любых активов в офшорах.
Заключение: Уроки на 18 миллиардов
История Владимира Кехмана и JFC - это хрестоматия
российского бизнеса "нулевых". Она учит тому, что агрессивный рост на
заемные деньги хорош только в ясную погоду. Как только начинается шторм,
кредитное плечо превращается в петлю. Но еще важнее другой урок: институт
репутации в России работает специфически. В западном мире банкротство с
обвинениями в мошенничестве стало бы "волчьим билетом", закрывающим
двери в приличное общество. В России же это лишь неприятный эпизод биографии,
который не мешает руководить главными театрами страны.
Кехман вышел из этой битвы потрепанным, но непобежденным. Он потерял бизнес, но сохранил влияние и свободу. Банки потеряли миллиарды, но получили бесценный опыт юридической войны в Лондоне и Петербурге. А зрители получили отреставрированные театры и яркие постановки, оплаченные, по сути, деньгами Сбербанка и ВТБ. В этой трагикомедии нет однозначных героев, но есть блестящая драматургия, за которую так любят русский бизнес и русский театр.